Е. Р. Ядровская «Значит, нету разлук. Существует громадная встреча»

 

Есть люди, яркий и негасимый свет жизни которых способен осветить путь других. Таким человеком был Владимир Георгиевич Маранцман.

 

Во всем он стремился к совершенству — в научном поиске, в искусстве, в общении с людьми. Рядом с ним было трудно. Рядом с ним было удивительно легко.

​

Масштаб личности задавал сложность присутствия рядом и дарил вдохновляющее счастье со-причастности. Он заражал своей устремленностью к прекрасному в искусстве и жизни. Рядом с ним всегда приходилось тянуться вверх. Его дар общения с художественным текстом, поиск красоты в людях и жизни претворяли эстетические и жизненные впечатления в новых научных идеях, которые он воплощал сам или щедро дарил другим. Состояние вдохновленности жизнью и творчеством было естественной доминантой его души.

 

Мне посчастливилось быть его студенткой, аспирантом, докторантом. Судьба подарила Встречу с Учителем.

 

Эпизоды Встречи стали судьбой.

 

Пушкинский семинар, который вел Владимир Георгиевич, научил меня читать Пушкина.

 

Практика в школе с Владимиром Георгиевичем — вдохновила на учительскую профессию. Вот мой урок по «Алисе» в 5 классе, восторженный отклик Владимира Георгиевича и просьба обязательно написать статью об этом уроке. Помню мои долгие «сидения» в библиотеке в мучениях написать статью, которая, как мне казалось, должна была быть научной, что означало тогда в моем понимании некий текст, написанный сухим научным языком без эмоций и живых картин. Как поняла потом — Владимиру Георгиевичу нужен был живой рассказ о действе урока, об ответах ребят, об их живой сопричастности тексту, о встрече, которая состоялась на уроке.

 

Кинотеатр «Космонавт». Узнав, что мы, его подопечные по практике, не смотрели «Ностальгию» Тарковского (!), поспешил пригласить нас в кино. Помню наш восторг: в кино с профессором! Усиленно напряженно мы старались понять тогда фильм, который был труден и необычен для нас, не знавших еще Тарковского. Замерший зрительный зал. И чувство дождя и одиночества человека, которое тогда охватило сердце, до сих пор живет в моей памяти.

 

Последний год института. Невероятная для эпохи факультетская новость, первая ласточка перестройки, — четыре студента с филфака поедут в Оксфорд. Тогда это звучало так, как если бы сейчас речь шла о полете в космос. В списке «выбранных кафедрами» моя фамилия вскоре бесповоротно вычеркнута. Владимир Георгиевич был единственным тогда, кто вступился. Чувство сопротивления несправедливости вопреки природной тяге к самосохранению было свойством его натуры. Встреча с Оксфордом состоялась гораздо позже, через 22 года, но судьба щедро подарила тогда другие события.

 

Восемьдесят третий год. Владимир Георгиевич пытался помочь мне остаться учиться дальше — отсутствие ленинградской прописки не позволяло стать аспирантом — и он искал школы, в которых можно было бы прописаться.

 

Счастливые годы учительствования в эпоху 1990- х. Вдохновленность детьми и учебниками Владимира Георгиевича. Одержимость идеей — пройти с ребятами все, написать все творческие работы, предлагаемые программой Маранцмана.

 

Глубина мысли и чувства учебных статей, созданных им и его учениками, постоянно требовала учительского и человеческого соответствия, интеллектуального и духовного напряжения. На первых учебниках школы Маранцмана я прежде всего училась не как учитель, а как читатель. Заново открывала для себя прочитанные когда-то книги. И это было лучшей школой Читателя: школой диалога с искусством, миром, самой собой. Именно это и стало потом темой моей научной работы — которую, как всегда поразительно точно, чутко улавливая музыку твоей души, умел обозначить Владимир Георгиевич.

 

1999 год. 200-летие со дня рождения Пушкина. Работать в герценовском университете начала потому, что об этом попросил Владимир Георгиевич, а сказать «нет» ему было невозможно. Драматизм долгого мучительного расставания со школой сменился радостью нового неведомого мне тогда творчества — методической интерпретации.

 

И в начале 2000-х мне выпало счастье пройти школу методики Владимира Георгиевича Маранцмана — работать в коллективе с талантливейшими его учениками по созданию новых учебников по литературе. Прекрасные годы методического творчества, диалога с учеником, диалогов с Владимиром Георгиевичем. Новое прочтение знакомых текстов, открытие новых имен, поиски сопряжения смыслов текста и смыслов читателя- школьника. Радостное и жуткое чувство в момент завершения учебной статьи. Замирание жизни до его ответа: резкой критики или вдохновляющей похвалы. Он задавал высокую планку для всего, что делал в науке сам и для всего, что делали его ученики. Рядом с ним всегда хотелось расти. Рядом с ним было куда расти.

 

В 2003 году я познакомилась со шведским профессором Орьяном Туреллом, который посвятил свою диссертацию литературе в русской школе. Тема для исследования, надо сказать, не просто редкая, наверное, единственная в своем роде на Западе. Не будучи знаком лично с Владимиром Георгиевичем, Орьян знал его по работам и участвовал в эксперименте по выявлению качества чтения, который в то время проводил наш герценовский университет совместно с учеными Швеции и Финляндии. Встреча переросла в дружбу на годы и научные диалоги о литературе в школе. И мне всегда было безумно жаль, что их встреча не состоялась. Их многое объединяло: широчайшая эрудиция и любовь к искусству, талант переводчика и бескомпромиссность в науке. В противовес показателям PISA Орьян Турелл всегда настаивал на том, что лучшие читатели — это русские школьники и студенты, и лучшие учителя литературы — это русские учителя.

 

Так, сам того не зная, Владимир Георгиевич Маранцман положил начало международному методическому диалогу. И сегодня я думаю о том, что русской методической школе есть, что сказать западной науке, и этот диалог сегодня, в период бездумного копирования чужих образовательных систем, насущно необходим.

 

Уход из жизни Владимира Георгиевича в 2007 году совпал с активным внедрением ЕГЭ по литературе, нарастающей тенденцией снижения статуса самого предмета, духовного дефолта страны и обострившейся в мировом масштабе проблеме чтения.

 

Владимир Георгиевич Маранцман очень остро чувствовал время. Драматические эпохи жизни страны отзывались болью и тревогой в его сердце: «Уход от гуманистической культуры стал, к сожалению, характерной приметой времени не только в России, но и во всем мире. В диапазон достоинств не входят ни интеллект, ни глубина и сила чувств, ни порыв, ни социальный протест» (Маранцман В. Г. Цели и структура курса литературы в школе: Программы общеобразовательных учреждений. Литература. 5–9 классы / под ред. В. Г. Маранцмана. М.: Просвещение, 2005, с. 3). Он верил в высокое предназначение школьного литературного образования и спасительный потенциал искусства: «Вне развития гуманистического сознания невозможен прогресс общества. Литература как предмет школьного изучения в решении этих задач играет первостепенную роль, поскольку именно искусство позволяет личностно присвоить потенциал культуры и влиять на сознание и поведение учеников школы» (Там же, с. 14).

 

Последнее 5-летие прошло в методической науке, за редким исключением, как попытка вписаться в формат официальных образовательных нормативов. Если в советскую эпоху принято было ссылаться на партийные документы и цитировать классиков марксизма-ленинизма, в 1990-е — цитировать из возвращенной, то сегодня неизменным источником для цитат стал федеральный государственный образовательный стандарт. Именно ему сегодня присягают на верность, быстро забыв о том, какой убийственной иронии еще недавно подвергался любой государственный акт.

 

Продуцирование информации, как и ее использование, стало неуправляемым потоком.

 

Если в 1990-е многообразие учебников по литературе давало учителю свободу для профессионального творчества, то сегодня их обилие настораживает, а отсутствие в большинстве из УМК по литературе основательно продуманных и научно обоснованных концепций — пугает, дискредитирует методику как науку. Попытки последних лет вписать литературу в стандартный формат обречены самой сущностью предмета-искусства — всегда живого, свободного, меняющего в диалоге со Временем.

 

Уходящий 2013 год ознаменовался внешне неожиданным поворотом общественности и государства к предмету «литература». Попытка ли это обрести национальную идею, или невозможность русскому человеку жить без поиска истины и жажды духовной свободы и мы подошли к черте, за которой дальше пустота, протест ли против бюрократизации системы образования, предвестие ли новых открытий – покажет время.

 

За жаркими баталиями о количестве часов, содержании обучения и формах аттестации важно не потерять сам процесс чтения как деятельности созидательной, пробуждающей эмоциональный и духовный мир человека. В спорах о классике и современности, о потребностях современных подростков – важно не потерять сам художественный текст и самого ученика, которому трудно расти, не имея корней. В разработке аттестационных требований к учителю важно не потерять человека. Ученик растет в пространстве-времени Личности Учителя. Есть ли оно и чем оно наполнено?

 

Масштаб личности ученого-поэта Владимира Георгиевича Маранцмана задал нам масштаб понимания цели школьного литературного образования как освоения механизмов общения с искусством, наукой, людьми.

 

Настало время перемен, время нового диалога о школьном литературном образовании, в котором Владимир Георгиевич Маранцман — наш важный и столь необходимый сегодня собеседник.

 

Научный и духовный потенциал методической школы Владимира Георгиевича Маранцмана дает нашему профессиональному сообществу мощную научную основу для создания новой концепции школьного литературного образования и определяет ее стратегические высокие цели.

​

​

Диалог традиций и инноваций в условиях трансформации общества и культуры: Сборник научных статей и методических рекомендаций по мате- риалам I Международного форума словесников (19–20 октября 2012 г., Санкт- Петербург) / Науч. ред. и составление: доктор пед. наук, проф. Н. Л. Мишатина, доктор пед. наук, доц. Е. Р. Ядровская. — СПб.: ООО «Книжный Дом», 2014. — С. 30-34.